Когда мать умерла, та тоже оплакивала утрату вот точно так же — ее взгляд потух, а улыбка… Долгое время я думал, что больше никогда ее не увижу. Я был уже слишком закален жизненными обстоятельствами, чтобы настолько проникнуться несчастьем, которое постигло нашу семью. Аня же в те дни была буквально соткана из горя и тоски.

А здесь и сейчас Есения, несмотря на внешние различия, была практически копией Анюты.

Тот же взгляд. Те же слезы. Те же тоска и обреченность.

Я даже не успел обдумать свои действия — просто на автомате прижал девушку к себе, а она тихонько заплакала. Так тихо, что я даже не сразу понял это, пока ее хрупкие плечи не затряслись от рыданий.

У меня не было слов утешений. Да и вряд ли они могли бы помочь ей. Родного человека не вернуть этим. Все, что я мог — молчаливо быть рядом, позволяя себе осторожно гладить Есению по спине.

Это был странный момент. Очень трепетный, и в то же время я не знал, как себя вести. Я так и не научился правильно реагировать на слезы, пролитые от горя. Свои потери я переживал молча. Закрывшись от всего мира. Я не ждал, что кто-то захочет разделить со мной тоску и одиночество горя. Поэтому обнимал рыжую девочку скорее просто потому, что другого ничего не пришло в голову. А она — прижималась в ответ. Совсем как Аня когда-то.

И это сходство сбивало с толку. В данный момент статус девчонки отошел на задний план, а я испытывал то, что, казалось, не должен был бы.

Сочувствие. К чужому человеку, с которым меня не связывало ничего, кроме товарно-денежных отношений. К девушке, которая не была моим человеком, а скорее даже наоборот.

Что стоило отойти в сторону, оттолкнуть и попросту уйти?

Ни-че-го.

Но я стоял, обнимал ее и… хотел. Неуместное желание возникло, едва Есения обняла меня в ответ и как-то особенно трогательно всхлипнула, пробормотав что-то неразборчивое. А я, поддавшись не менее абсурдному порыву, вынудил ее поднять голову и посмотреть мне в глаза.

Краткий миг, как вспышка, и мы уже целовались. Точнее, я ее целовал. Хотя не особенно-то любил подобное. Даже наоборот. Куда привычнее было просто трахать, брать. Но вместо этого я ее поцеловал.

А она… ответила. Робко. Неумело. Едва ощутимо. И не сразу. Но мне уже снесло башку. Было мало. Хотелось большего.

— Н-не надо, — прошептала девчонка между поцелуями. Я замер, вглядываясь в ее расфокусированный взгляд. — Это… неуместно… пожалуйста…

Мне понадобилась вся моя выдержка, чтобы не принудить ее силой. Чтобы вместо этого осторожно взять девичье лицо в ладони, очертить контур губ, заставляя Есению растеряться еще сильнее.

— Расслабься, — тихо произнес, вынуждая смотреть мне прямо в глаза. — Тебе нужно немного расслабиться, девочка. Выплеснуть эмоции…

Черт его знает, сработали мои слова или еще что. Но в ответ она робко кивнула и доверчиво подалась вперед. Сама.

Возможно, эта рыжеволосая девчонка даже не осознавала в полной мере, сколь большой властью над ситуацией обладала в этот краткий миг. Потому что я четко понял — откажет, и я уйду. Наступлю на горло своим желаниям и оставлю ее в покое. Даже если это совершенно не в моем стиле.

Мысли о том, чтобы проучить ее за вчерашнее, напрочь вылетели у меня из головы. Да и вообще все, что происходило, было каким-то спонтанным. Есения тянулась ко мне, ища поддержку. А я кайфовал от ощущения нужности, ее искренности и того, что происходило.

Впервые у меня слово “трахаться” не подходило к тому, чем я занимался с женщиной. Ванильный секс. Довольно редкое явление в моей жизни хотя бы потому, что мне куда больше по душе были страсть и похоть. Но тут… Тут все происходило иначе. Пусть лишь на короткие мгновения, но так и было.

И если бы не обстоятельства трагедии, которая привела к подобному, нашу близость можно было бы назвать романтичной.

Вид потерянной девушки, пережившей оргазм, врезался в память настолько, что я не смог сразу отстраниться и уйти. Вместо этого подхватил ее на руки и понес в сторону ванной…

— Зачем? — вопрос я едва расслышал.

Девушка стояла посреди ванной и потерянно смотрела на меня. Ее взгляд уже подернулся дымкой боли. Снова.

Гормоны удовольствия схлынули, и она снова стала погружаться в пучину своей боли.

— Тебе стоит помыться, — нейтральным тоном ответил я и сделал приглашающий жест.

Удивительно, но эта заминка с ее стороны не бесила меня.

Наконец, Есения подчинилась и встала под душ. Ее тело сегодня казалось особенно идеальным. Хрупкая, нежная. Сожми чуть сильнее, и сломается. Почему раньше я не замечал этого?

Я задумчиво водил ладонями по ее плечами, размазывая гель для душа, позволяя мыслям беспрепятственно сменять друг друга. А девочка покорно стояла, опустив голову, и ни единым словом или жестом не перечила мне.

Я настолько увлекся, что желание снова стало выходить на первый план. Я снова хотел эту рыжую ведьму. Хер знает, что было в ней особенного.

Мы встретились взглядами лишь мимолетом. Но я успел разглядеть ее тоску в глазах.

— Мне нужно встать на колени? — бесцветным голосом спросила она, когда положил ей руки на плечи. И ее вопрос застал меня врасплох. Но еще сильнее я был удивлен, когда прислушался к собственным желаниям и понял, что хочу иного.

— Только если ты хочешь… — странные, нехарактерные для меня слова.

— Я не хочу… — раздалось в ответ.

Был ли я удивлен? Не особенно. Учитывая обстоятельства, естественно, что Есения потеряла интерес ко всему. Вероятно, она уже начала себя корить и за то, что совсем недавно поддалась на мою провокацию. А мне не хотелось заставлять. Здесь и сейчас хотелось по-другому. Иначе. Понимал, что не выйдет, и это раздражало. Но ломать и давить не стал. Почему? Об этом я решил подумать после.

— Почему она так поступила? — вдруг спросила она. — Почему Карина не позаботилась о маме? Ведь ради этого все и затевалось. Ради этого она уговорила меня подать заявку на аукцион…

Глупая, наивная мышка. Я еще не знал всех обстоятельств, но по отрывочным фразам Есении уже примерно представлял, как обстоят дела. Так что утешить мне ее было нечем.

— Потому что в большинстве своем люди внутри — гнилые мрази, — просто ответил я.

Она вскинула на меня взгляд, и снова меня царапнуло от того, что я в нем увидел.

— Звучит жестоко… — прошептала девушка. — Даже для такого человека…

— Я жесток. И циничен, — пожал в ответ плечами. — Равнодушен к страданиям других. Но, по крайней мере, я не притворяюсь тем, кем не являюсь, и честен в этом.

Она упрямо мотнула головой, вызвав тем самым улыбку.

— Нет… все мы кого то в итоге любим. Наверное, Карина любит кого-то другого, не нас с мамой…

— Ты слишком наивна, девочка, и веришь в то, чего нет.

Можно было бы сгладить углы, сделать вид, что, возможно, так и есть, но к чему? Очевидно, сестра использовала девчонку. Так к чему врать ей и покрывать гнилую душу Карины?

— Но ведь ты тоже любил свою жену? Хотя и говоришь, что жесток и равнодушен к другим, — продолжала возражать Есения.

— Жену? — переспросил я с недоумением.

— Ну, Аню, мать твоей дочери.

Однако, это было неожиданно. Впрочем, последнее, что мне хотелось в данный момент — переубеждать девчонку относительно ее выводов, которые она сделала. Хочет думать так — черт с ним. Тем более, что в общем-то, ее не касалось, кем для меня была Анюта.

Есения, словно ощутив мой настрой, больше не заговаривала. Послушно выполняла все указания и, вытершись, отправилась без лишних пререканий в постель. Вид у нее был уставший. Так что здоровый сон — то, что доктор прописал.

А мне стоило пойти и хорошенько все обдумать. Особенно те порывы, что так внезапно стали возникать рядом с этой рыжеволосой девчонкой, которая каким-то невероятным образом пробралась в мои мысли.

20. Есения

Настолько разбитой я себя не чувствовала никогда. Проснулась давно, но заставить себя не то что встать, а просто даже пошевелиться, не могла. Да и не хотела.